Вот оно - уголок безопасности, тихая гавань, где можно передохнуть и на секунду забыть об опасностях, что царят от них буквально в каких-то сантиметрах, отделяемых лишь непроницаемой старой кирпичной стеной некоей железнодорожной станции, как понял Теодор, когда они только подходили к ней. Да и Медведь известил об этом, сказав что-то вроде "Янов", или типа того. На входе их встретили двое незнакомых людей, разодетых практически так же, как и вся их группа, за небольшим исключением некоторых деталей. Их провожали такими глазами, словно привидений увидели, особенно задержав взгляды на Мишель, одежда которой слишком плотно облегала её тело, запросто выдавая с поличным носителя научного костюма.
Ввалившись внутрь помещения, в котором царил приятный полумрак, едва ли разгоняемый висящими под потолком редкими лампами накаливания, командир группы первым делом отослал Седого и Фильтра к местному лекарю, дабы тот немного подлатал их раны. Странно, что он не сделал это и с самим Теодором, так как перелом его давал о себе знать всё чаще, отдаваясь пульсацией аж в плече и грудине, от чего начинала болеть голова, но только и оставалось, что скрежетать зубами.
Заняв один из столиков в просторном зале, коих здесь было не так уж и много, без единого свободного места, наконец, можно было выдохнуть, хоть и с трудом. Они привлекали к себе внимание тех, кто здесь находился. Людей не так много, но все вооружены, снаряжены, и с любопытством взирали на Теодора, который едва ли не распластался на столике напротив Медведа, подбирая под себя руку, то и дело морщась и озираясь по сторонам, ведя себя слишком уж подозрительно; да на Мишель, которая без сил сползла по стене возле столика рядом со своим спутником, повесив голову, и, кажется, заснув.
В зале было довольно прохладно, но куда теплее, нежели снаружи, где белым цветком расцвела настоящая зима.
Выдыхая лёгкий пар изо рта, Теодор обратился к Медведю, говоря прерывисто, от усталости:
-"Ты спросил там... каково мне... а чувство у меня такое, словно я сплю, и никак не могу проснуться, вырваться из этого осточертевшего сна-кошмара. Хочется ударить себя по щеке, закричать, но смысл? Боль в руке ясно даёт понять, кто я, и где я нахожусь. И чувствую я себя, словно выжатый лимон и свиная отбивная вместе взятые.", - говорил он то на русском, но акцент настолько сильно искажал звучание слов, расставляя ударения не там где нужно, и порой не так их склоняя и заменяя некоторые на немецкий аналог, что это моментально сдавало его с потрохами, что он иностранец, - "И спасибо тебе и твоим людям, Медведь. Если бы не вы, мы бы уже умерли там, в бункере. Если бы вышли - то прямо на входе. Я боюсь Зоны... чертовски боюсь. Настолько, что порой тяжело вдохнуть, ибо страх сжимает лёгкие, не продохнуть. Все эти... как вы их зовёте, мутанты, аномалии... не представляю, как можно идти в такое место самовольно. Лучше уж оказаться на войне. Там человек против человека. А тут что? О, боги... я хочу выбраться отсюда. Навсегда покинуть это место, и забыть о нём, как о страшном сне.", - запуская грязные пятерни в свои волосы, делая в них борозды и оставив в стоячем состоянии. Теодор был бледный, уставший, голодный, замученный. Под глазами закрались тёмные круги и мешки. Щёки словно впалые, но такой эффект создавала скорее его бородка, опоясывающая рот, и многодневная щетина. Болезненное зрелище.
Контроль: Гаваец, Сталкеры х 5, Долг х5, Свобода х5 (Количество постоянно меняется)
