Агрессия нарастала с каждой секундой, и была уже не просто визуальной, а словно обволакивала все вокруг красноватой дымкой. Сане казалось, что дымка эта проникает ей глубоко в голову, где и растворялась, смешиваясь с ее собственным страхом. Рычание, до этого одиночное и тихое, охватило всю стаю, со временем становясь все сильнее и сильнее. Они не потеряли к ней интерес, о нет. Твари были готовы броситься на нее в эту же секунду, неизвестно из-за чего испытывая такую злость. Возможно, их толкал на это голод, но девушка не ощущала их страха, а если он и был, то он точно связан был не с ней. Даже несмотря на то, что напасть до сих пор они так и не решились. Некоторые отдельные особи рвались вперед, срываясь на хриплый угрожающий лай, но сделав едва ли шаг, они вновь отступали назад. Саня переводила пистолет с одного пса на другого. Она не могла найти объяснения этому феномену, да и толком поразмыслить над этим не получалось. Ужас парализовал ее ноги, поэтому она не двигалась с места, не смея ни повернуть назад, ни рвануть вперед. Напряжение повисло в воздухе, а ожидание исхода становилось все невыносимее. Ни одна из сторон не перешла к никаким конкретным действиям.
Вдруг внимание девушки привлекло движение позади стаи. Она, не сводя пистолета с одной из крупных тварей, присмотрелась. По спине пробежал холодок. Руки редко, но неприятно затряслись, во рту пересохло. И сколько Саня не старалась, взять свои эмоции под контроль она не могла. Словно дым хватаешь пальцами – какой ловкостью ты бы не обладал, он все равно будет просачиваться между ними. А все потому что вопрос о том, кто вожак стаи, больше не был актуальным.
Эта тварь разительно отличалась от всех особей в стае. Что-то в ее очертаниях было определенно и собачье, где-то волчье, но точно сказать было невозможно. Она была крупнее всех в стае и шире каждой из них. Не было того ужасающего истощения – когда тварь шла, даже с такого расстояния было видно, как под ее кожей напрягаются мощные мускулы. Тело покрывала серая шерсть с черными подпалинами, да такая жёсткая, что издалека скорее напоминала проволоку. Но в ней наблюдались и большие проплешины – огромные раны и нарывы, которые едва-едва покрылись отвратительными струпьями, но продолжали истекать чем-то омерзительно желтым. Эта гадость впитывалась в шерсть на боках и животе, и там она превратилась в уродливые сосульки. Тело было странно деформировано – грудной отдел позвоночника опускался не книзу, а наоборот вверх, и создавалось такое ощущение, что собака горбата. Но вот только двигаться ей это никак не мешало – шел монстр легко и плавно, явно не испытывая никакого дискомфорта. Только лишь на морде двумя алыми угольками тлели огромные глазищи, которые в упор смотрели на свою «жертву». И к слову о морде… Такого Саня не видела даже в фильмах ужасов. Если тело и наводило на мысль о родстве с собаками, то голова это впечатление перечеркивало на корню. Больше она напоминала гоблинскую – почти правильной круглой формы, приплюснутая спереди, поэтому нос будто бы силой был в нее вдавлен. Огромная пасть, которая не могла закрыться из-за обилия жёлтых и черных клыков разных размеров, которые торчали криво и едва ли не в разные стороны. Острые уши, изъеденные маленькими язвочками, были прижаты к голове. И огромные глаза, которые притягивали к себе, несмотря даже на ужас, которые вызывали. Алые зрачки немного пульсировали, гипнотизируя, и несмотря на расстояние, Саня почему-то видела это совершенно ясно. Рычание вокруг стало сильнее, несколько особей в открытую подняли «хай». Мутная слюна закапала на растрескавшийся асфальт. Но как только вожак приблизился, вновь стало тише. Они боялись его. Намного больше, чем пули в голову. Это было видно невооруженным глазом. Но тем не менее вожак не вышел вперед, а остался за спинами своих приспешников.
Все больше происходящее напоминало сон. Наркотический сон. Организм начал вырабатывать адреналин в огромных количествах, поэтому девушка понемногу начала терять связь с реальностью. Мысль о том, что все это может быть лишь воздействием лекарств, тонула в пучинах зарождающейся паники. Способность держать свои эмоции в узде, которая усилилась и в тюрьме и в бункере, исчезла, будто ее и не было никогда. Медленно она перевела пистолет на морду жуткой твари. И с этого момента все окончательно начало лететь к чертям.
Глаза твари были далеко и рядом одновременно. Саня четко видела перед собой два узких вертикальных зрачка. Она не могла отвести от них взгляд. Те секунды, когда она могла моргать, даже сквозь плотно закрытыми веки, девушка видела два красных пульсирующих через равные промежутки времени пятна. Ноги стали ватными, начали подкашиваться, руки, державшие оружие, потяжелели, кости и мышцы налились свинцовой тяжести. Муха чувствовала, будто рука, с цепкими горячими пальцами, ухватила ее за запястья и начала с силой давить вниз. Прицел запрыгал, с каждым мгновением сопротивляться было все тяжелее и тяжелее. В голове начался истинный сумбур, мешанина из мыслей и чувств. Она больше не замечала ничего вокруг, пытаясь лишь сопротивляться этому воздействию. Боли, прожигающей мозг, не было, но все на этот раз было куда хуже. Мир вокруг начал расплываться и кружиться, и среди бушующего океана, лишь небольшими островками всплывали страх и отчаяние. В голове начали появляться образы яркие, вызывающие боль едва ли не физическую. Она буквально чувствовала смрадное дыхание, чувствовала, как желтые острые зубы разрывают мягкую плоть ее горла, как горячая пульсирующая струя крови покрывала грудь, стекала на живот. Она прекрасно осознавала, что это произойдет в ближайшие секунды. Пружина начала закручиваться все сильнее, образы становились ярче. Во рту появился металлический привкус крови. Закрыть глаза она более не могла, и из глаз медленно потекли слезы. Сане не хватало воздуха, но сделать глубокий вдох она была не в состоянии. Она не хотела умирать, но это случится. Пока ее жизнь будет по капле вытекать из разорванного горла, еще несколько секунд она будет чувствовать, как ее тело разрывают на куски. Она не хотела умирать, но ничего не могла сделать. Сил сопротивляться больше не было. Осознание неотвратимой смерти, жуткой и мерзкой по своему существу, усиливало отчаяние – хотелось кричать, но из горло вырвался только сдавленный хрип. И когда рука почти уже опустилась к асфальту Саня почувствовала что-то еще.
Что-то внутри нее надломилось на две части – равные, но граница между ними, пускай и невидимая, но ощущаемая, слабела с каждой секундой. Она чувствовала это, ощущала. Пока только она ясно видела только одну половину. Это было похоже на банку с водой, в которую добавили краску. Она знала, что краска эта не имеет цветов, но все же чувствовала оттенки. Они настолько были тонкие, что названия им не нашлось бы даже у профессионального художника, ибо их природа состояла не в том. Эти цвета имели свой привкус, запах, эмоцию, они не ощущались физически, только лишь ментально. Волнами наползая друг на друга, они постоянно менялись, то одна краска то другая преобладала над другой. Уловить этот переход было крайне сложно, он был слишком быстрым. А в центре всей этой какофонии вспыхивала искра – она сильно потускнела, быстро пульсировала, будто сердце при тахикардии. Ей не хватало сил. Сане не надо было это чествовать, она знала. Этой искрой была она сама. Какофония цветов вокруг – ее боль, страх и отчаяние. Чем сильнее сгущались цвета, тем тускнея становилась она сама. А рядом, наползая волной, была другая половина. Ее цвета были ярче, они также имели свой привкус. Он металлом отдавался на языке, прожигал болью. В этих цветах не было ничего человеческого, ничего осознанного. Искра в центре второй половину была другого цвета, она была ярче, она своими красками подпитывалась. Она подпитывалась ее чувствами и болью. И с каждым мигом, как Саня становилась слабее, та искра блестела ярче. Граница размывалась. От второй части мешаниной цветов ползли щупальца – они быстро касались ее и убирались обратно. Но с каждым мигом они становились все длиннее и длиннее. Они оставляли следы на ее красках, больше похожие на шрамы.
И интуитивно Саня почему-то начала понимать свою ошибку. Она сопротивлялась. Но нужно было поступить иначе. Нужно было впустить, не к самой искре, но заставить смешаться цвета. Тогда она подчерпнет силы так же, как их забирают у нее. И следующее «щупальце» она приняла.
Ее сознание начало наполняться нечто другим. Голод. Страх. Злость. Последнее намного сильнее, настолько, что ее начало трясти, из горла вырвалось рычание. Застилая все вокруг, появилась красная пелена. Злость, ярость, смешиваясь с ее отчаянием, дали гремучую смесь. Хотелось рвать глотки, упиваться смертью, утолить жажду крови, которая становилась все нестерпимее с каждым моментом. Ее искра начала менять цвет, становиться ярче, пульсировать все сильнее. И с каждым глотком чужого сознания, она видела все ярче и ярче искру чужую. Пружина в груди закрутилась до предела, готовая разорваться на куски в любую секунду. А вместе с тем ее краски стали сгущаться, становясь все плотнее и ярче.
И когда чужие эмоции ее переполнили до отказа, она закричала – дико и яростно, пускай даже сама не слышала своего крика. Пружина резко разжалась, в голове ярко вспыхнуло…